Смеяться вы последний? Я за вами.
Делала эссе по истории на тему японского экономического чуда, копаясь в интернет-ресурсах, обнаружила книгу "Ветка сакуры" Овчинникова. читать.
Мне очень понравился стиль. Написано интересно о японской повседневности и разбавлено умными цитатами европейцев. После прочтения остается ощущение что нет, не все национальности одинаковые, не все едят одно и тоже, одеваются одинаково и смотрят одно и то же. Со своей открытой экономической системой Япония осталось закрытой от внешнего мира страной. Если не обращать внимания на пафос то да, с какой-то стороны это оазис в пустыне. Что делает Японию еще более загадочной, а от этого более притягательной.
Мне очень понравился стиль. Написано интересно о японской повседневности и разбавлено умными цитатами европейцев. После прочтения остается ощущение что нет, не все национальности одинаковые, не все едят одно и тоже, одеваются одинаково и смотрят одно и то же. Со своей открытой экономической системой Япония осталось закрытой от внешнего мира страной. Если не обращать внимания на пафос то да, с какой-то стороны это оазис в пустыне. Что делает Японию еще более загадочной, а от этого более притягательной.
Когда серьезный наблюдатель пишет о людях какого-либо народа и говорит,
что они несравненно учтивы, вряд ли он станет добавлять: "Но так же дерзки и
навязчивы". Когда он говорит, что эти люди чрезвычайно неподатливы, он не
присовокупит: "Но так же восприимчивы ко всему новому". Когда он говорит,
что люди эти послушны, он не станет тут же объяснять, почему их нельзя
подталкивать. Когда он говорит, что эти люди преданны и великодушны, он не
предостережет: "Но так же коварны и подозрительны". Когда он говорит, что
эти люди поистине храбры, он не станет расписывать их робость. Когда он
ведет речь о людях, которые охотно отдаются изучению всего, что приходит с
Запада, он не станет также подчеркивать их непоколебимый консерватизм. Когда
он пишет книгу о народе, который поклоняется красоте, славит актеров,
художников и возводит в ранг искусства выращивание хризантем, такая книга
обычно не требует приложения, посвященного культу меча и непререкаемому
престижу, который принадлежит воинам.
Все эти противоречия составляют, однако, начало и конец книг о Японии,
все они действительно существуют. Как меч, так и хризантема являются частью
картины. Японцы в одно и то же время напористы и сдержанны; воинственны и
эстетичны; дерзки и вежливы; неподатливы и восприимчивы; послушны и
непокорны; преданны и коварны; отважны и робки; консервативны и жадны до
нового.
Рут Бенедикт, Хризантема и меч. Нью-Йорк, 1946
что они несравненно учтивы, вряд ли он станет добавлять: "Но так же дерзки и
навязчивы". Когда он говорит, что эти люди чрезвычайно неподатливы, он не
присовокупит: "Но так же восприимчивы ко всему новому". Когда он говорит,
что люди эти послушны, он не станет тут же объяснять, почему их нельзя
подталкивать. Когда он говорит, что эти люди преданны и великодушны, он не
предостережет: "Но так же коварны и подозрительны". Когда он говорит, что
эти люди поистине храбры, он не станет расписывать их робость. Когда он
ведет речь о людях, которые охотно отдаются изучению всего, что приходит с
Запада, он не станет также подчеркивать их непоколебимый консерватизм. Когда
он пишет книгу о народе, который поклоняется красоте, славит актеров,
художников и возводит в ранг искусства выращивание хризантем, такая книга
обычно не требует приложения, посвященного культу меча и непререкаемому
престижу, который принадлежит воинам.
Все эти противоречия составляют, однако, начало и конец книг о Японии,
все они действительно существуют. Как меч, так и хризантема являются частью
картины. Японцы в одно и то же время напористы и сдержанны; воинственны и
эстетичны; дерзки и вежливы; неподатливы и восприимчивы; послушны и
непокорны; преданны и коварны; отважны и робки; консервативны и жадны до
нового.
Рут Бенедикт, Хризантема и меч. Нью-Йорк, 1946